Финская коммуна Суомусалми: зачем на поле двадцать тысяч каменных глыб?

Конечно, не по всем фильмам могу сказать, что помню — где, когда и с кем я посмотрел ту или иную картину в первый раз, но «Жареные зеленые помидоры» — как раз из этого числа…

В самом начале января 1992 года, волей случая, мы с приятелем оказались в небольшом финском городке Суомусалми, что лежит в центральной части страны, на её востоке, всего в 120 километрах от карельского города Костомукши. В ноябре-декабре 1939 г. через него наступали на Оулу, имея задачу разрезать Финляндию на две части по самому короткому в меридиональном направлении расстоянию, бойцы 163-й стрелковой дивизии Красной Армии.

Вечером, сделав все свои дела, мы сидели в теплом, хорошо протопленном двухместном номере маленькой гостиницы. Спуститься на первый этаж и выйти на очищенное от снега крылечко было делом буквально пары минут. Торопливо затягиваясь одной сигаретой на двоих (чтобы быстрее!), время от времени поглядывая в черное, подсвеченное от земли вечерними огнями небольшого финского городка, сплошь затянутое низкими тучами небо, и подрагивая от моментально обступившего нас со всех сторон, бесцеремонно проникающего под рубашку холодного, морозного воздуха, легко представлялось, как тогда, в декабре 39-го — январе 40-го, чувствовали себя здесь малообстрелянные и непривычные к Северу пацаны, многие из которых тогда были, пожалуй, помоложе нас. И красноармейцы 163-й, и спешившие ей, уже окруженной за Суомусалми, на помощь бойцы 44-й, только что переброшенные сюда из-под Житомира, а потому не имевшие зимнего обмундирования. Много… Ой, как много полегло их тогда в этих местах.

Мы сидели в своем теплом номере и делали то, чем, по мнению иностранцев, русские занимаются ежедневно. Пили привезенную с собой «горькую». Поминали наших ребят, которым зимой 1939−40 года не было суждено вернуться под родные крыши. И воткнув в видак случайно брошенную кем-то из нас в дорожную сумку видеокассету, между делом смотрели «Жареные зеленые помидоры».

Своей горчинкой грусти по поводу того, что было когда-то… Было, а потом, пусть и сохранившись в нашей памяти, ушло от нас безвозвратно и больше никогда не вернется, как ни проси об этом ни самого Всевышнего, ни всех его апостолов. Так тогда, в небольшой уютной и теплой финской гостинице, этот американский фильм попал в наше русское настроение, что запомнилось мне всё. И тот зимний вечер, и «Жареные зеленые помидоры», и «горькая», и сам город.

Через 11 лет после того памятного для меня вечера, в 2003 году, неподалеку от Суомусалми, рядом с той самой Раатской дорогой, по которой на выручку 163-й стрелковой дивизии шли от советской границы бойцы и командиры 44-й, по правой её стороне при движении в сторону города, у озера Вуоккиярви, сразу же за Мемориалом «Раатская дорога» с музеем о Зимней войне, открыли монумент. Как дань памяти всем тем, кто тогда лег на стылую финскую землю. Лег так, чтобы уже никогда не встать.

Открыли монумент 13 марта. В тот самый день, когда много лет тому назад, в 1940 г., закончилась эта война. Сутки спустя после того, как был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Стоит он на большом, три с лишком гектара, поле, своими очертаниями напоминающем огромную хоккейную коробку. Вот только бортиков у неё нет. Зато она сплошь… Сплошь заставлена большими неотесанными каменными глыбами. Такое впечатление, что площадку, отведенную под монумент, засеяли камнями, как костями погибших — «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями»…

Так оно, в принципе, и есть. Каждая глыба этого каменного поля — память о конкретном погибшем. Предполагается, что все они будут именными. Но если финны знают каждого из почти тысячи своих солдат и офицеров, что в декабре 1939 — январе 1940 погибли здесь, под Суомусалми, то нам сложнее. Мы пока оперируем только приблизительными цифрами. И если им верить, то по данным штаба 9-й армии безвозвратные потери (погибшие и пропавшие без вести) 163-й стрелковой дивизии только за декабрь 1939 г. составили около 1350 человек. 44-я дивизия в боях на Раатской дороге потеряла более 5 тыс. человек. Это, повторюсь, по нашим данным. Финские историки считают, что потери с советской стороны были значительно выше и составили не менее 9 тыс. человек.

Хотя откуда они берут эти данные — не знаю. Вполне возможно, ориентируются на старую финскую шутку тех времен: «Один финский солдат стоит десяти русских. Но что ему делать, когда придет одиннадцатый?»

Точно определить цифру советских безвозвратных потерь, скорее всего, будет невозможно. На этом сходятся и российские, и финские историки. И если первые цитируют архивы штаба 9-й армии, в которых, в частности, отмечается, что «…прибывающие соединения, части… направлялись на одно из трех направлений, вступали в бой… как правило, не донося о своем прибытии и не представляя сведений о численном и боевом составе», то вторые ссылаются на свидетельства очевидцев, вспоминавших, что «подсчитать точное количество убитых оказалось невозможным, т. к. снег укрыл и их, и замерзших насмерть». Ничего не дали и предпринятые в последние годы попытки вскрыть места массовых захоронений, т.к. оказалось, что в них когда-то в полном беспорядке сваливали как тела погибших, так и трупы павших лошадей. Поэтому сегодня людские кости лежат вперемешку с конскими…

Но какой бы в конечном итоге не оказалась эта цифра, природных, необработанных глыб монумента хватит на всех. Их на каменном поле у Раатской дороги — почти двадцать три тысячи. Большая часть из них — светло-розовые с красными вкраплениями и прожилками, как наша светлая память о тех кровавых боях.

Эту каменную дивизию рассекают несколько пешеходных дорожек, как солнечные лучи, которых больше никогда не увидеть погибшим с обеих воюющих сторон бойцам, сходящиеся в центре поля, у памятника «Раскрытые объятия» (архитектор Эркки Пуллинен) — четырех тонких, расположенных друг относительно друга под углом в 90 градусов и выгнутых наружу направляющих, между которыми на стягивающих их поперечинах закреплены 105 (по числу дней той войны) медных колоколов. Порывы холодного северного ветра покачивают их, и над застывшими в своём уже вечном и нерушимом строю каменными бойцами разносится легкий и светлый поминальный звон, который без слов повторяет то, что написано на мемориальной табличке у постамента памятника: «Человек умирает, но память живет»…