Нужно ли переделывать Шекспира «на новый лад»?

В послеперестроечные годы театры наводнили постановки шекспировских пьес «на современный лад» — в современных костюмах, с соответствующей музыкой, а порой и с танцами. Намерения режиссеров в этих случаях очевидны: им хочется показать, что классика нетленна, а ситуации, в которые попадают герои прошлого, актуальны и по сей день.

Одна из таких попыток сделать для нас Шекспира «понятней и роднее» — спектакль «Ричард III» режиссера Юрия Бутусова. Какие же изменения привносят современные костюмы и декорации в шекспировский замысел?

В герое Юрия Бутусова легко угадывается ловкий демагог-политтехнолог, расправляющийся со своими противниками теми средствами, которые используются в наши дни. Над сценой нависает бумажный занавес, напоминая о том, что политическая борьба в наше время разворачивается прежде всего в средствах массовой информации. Способы устранения конкурентов Ричардом в исполнении Константина Райкина тоже вполне современны — это скорее не убийство, а дискредитация. Первый противник был залит вином, и возле его трупа поставлены пустые бутылки, второй задушен путем обматывания с ног до головы газетами (видимо, с черным пиаром), третьего в буквальном смысле похоронили, завалив спортивными матами (видимо, это режиссерский намек на ругательства в отношении политического соперника).

Если в классической советской постановке Ричард в исполнении Михаила Ульянова убивает своих племянников десяти и двенадцати лет от роду, то в спектакле Бутусова принцев играют двое взрослых мужчин, ведущих себя так, будто их интеллект соответствует уму младенцев. Жалости эти двое не вызывают. На предложение пожить немного в тюрьме, в которой, как они знают, уже погибло немало невинных людей, мужчины-дети отвечают согласием — просто из любопытства и желания доказать, что привидений они не боятся. Намек на определенную категорию обывателей, не боящихся повторения печальных страниц нашей истории, здесь очевиден.

Сцена убийства племянников Ричарда тоже глубоко символична: два принца в тесной тюремной камере развлекаются тем, что беспечно прыгают на кровати и дубасят друг друга подушками. Четверо убийц, подосланных Ричардом, включаются в их игру. Они подходят с четырех сторон к лежащей на полу подстилке и начинают потряхивать её, создавая все более высокие волны, пока жертвы не пропадают из поля зрения.

Полная безмозглость людей, позволяющих Ричарду подняться к вершине власти, подчеркивается за счет использования плоских картонных декораций. Например, в сцене, где сообщник Ричарда организует якобы всенародное обращение к нему с просьбой взойти на престол, последний расставляет на сцене картонных птиц и рассыпает перед ними зерно — символ предвыборных обещаний.

Примитивность и предсказуемость тех, кто внимает демагогии Ричарда, подчеркивается и путем затемнения сцены таким образом, что пространство предельно сужается. В результате зрителю внушается мысль, что внутренний мир героев так же узок и тёмен. Надо сказать, такая трактовка входит в противоречие с шекспировским текстом. Декорации, костюмы, грим создают перед нами образы не людей, а картонных кукол, которыми управляет опытный кукловод, но слова, что мы слышим из их уст, показывают нам, что они далеко не так примитивны, как хочет показать режиссер, меняющий замысел Шекспира путем его уплощения.

Что именно было изъято из пьесы классика? Пожалуй, самое главное — тишина, паузы, во время которых зритель думает, заглядывая в свою душу, ставя себя на место героев и содрогаясь порой от мысли, что и он так же мог бы попасться на обман и посулы. Актеры театра «Сатирикон» не дают нам возможности подумать — спектакль представляет собой непрерывный поток криков и громкой музыки с акробатическими номерами. Известному чеховскому совету насчет того, что словам должно быть тесно, а мыслям просторно, театр явно не следует.

В советской постановке «Ричард III» паузы были, и зрители без каких-либо режиссерских подсказок прекрасно проводили аналогии между театральным Ричардом III и известными политическими фигурами. Один лишь штрих — сухорукость Ричарда — служил вполне прозрачным намеком на персону, критике которой был посвящен XX съезд КПСС. Другие связывали шекспировский сюжет с событиями в фашистской Германии. И при этом Ульянов, исполнявший главную роль, не использовал накладных усов, не вскидывал руку в характерном приветствии, не надевал шинель и не курил трубку.

По сравнению с пьесой Шекспира, в постановке театра «Сатирикон» отсутствует, пожалуй, самое главное — уважение к зрителю (и одновременно главному герою пьесы, поскольку главным действующим лицом является не венценосный лицемер, а обманутый им народ). Зрителями шекспировского театра были отнюдь не высоколобые аристократы, а простые горожане. И они так же, как и мы, были не современниками Ричарда III, а жили через сто лет после его смерти, тем не менее спектакли Шекспира были им так же понятны, как и нам, живущим еще спустя несколько веков.

Так что, образно говоря, поворачивать суфлёрскую будку в сторону зрителя и подсказывать ему, что и как надо понимать, не следует.